В обрядовых действиях, устойчивых высказываниях дуб соотносится с хозяином дома, главой семьи. Так, например, известно нижегородское выражение «С дубу — кора!» — означающее приказ мужа, чтобы жена раздела его, сняла сапоги. В Тверской губернии вплоть до начала XX века существовал такой обычай: как только на свет появлялся мальчик, его отец отправлялся в лес и рубил несколько дубов, бревна из которых затем относили к реке и погружали в воду. Там они оставались до тех пор, пока сын не вырастал. Когда он намеревался жениться, дубовые бревна, превратившиеся уже в мореное дерево, столь крепкое, что его невозможно было рубить топором, доставали из воды и использовали как основание дома для новой семьи. Жители Полесья считали недопустимым, чтобы около жилища рос дуб: здесь верили, что если рядом с домом есть это дерево, то в хате не будет хозяина. Полещуки были убеждены, что если такое случится, то, как только дуб достигнет размеров, позволяющих сделать из него надгробный крест, хозяин дома сразу умрет. По местным поверьям, дуб, находящийся близ жилища, вообще «выживает» из него мужчин.

Соотнесение дуба именно с мужским полом прослеживается в восточнославянских представлениях и обрядах. Так, на Гомельщине мальчику, который спрашивал, откуда он появился на свет, обычно говорили: «Ты на дубочку сидел». Здесь же воду после купания новорожденного мальчика выливали под дуб. Согласно традиционным предписаниям, родившемуся ребенку, в зависимости от его пола, перерезали пуповину на каком-либо мужском или женском предмете, то есть связанном с мужским или женским занятием или признаком. На Витебщине повитуха обрезала пуповину мальчику на дубовой плахе: это объяснялось желанием, чтобы он вырос крепким. У гуцулов существовала примета: видеть во сне дубовый лес — предвестие смерти мужчины. На связи дуба с мужской символикой строились некоторые магические действия. Так, в любовной магии с целью свести парня и девушку использовали отвар, настоянный на щепках дуба и березы, отколотых в том месте, где эти деревья срослись.

В восточнославянской народной культуре существуют представления о взаимосвязи дуба и человека вообще. В поверьях, распространенных в некоторых районах Полесья, жизнь ребенка ставилась в зависимость от особенностей роста посаженного дерева. Если мальчик сажал дубок ниже своего роста, и со временем деревце его перерастало, то это сулило ребенку здоровье и хорошее развитие. Если же дубок не рос, то верили, что и мальчик заболеет. У восточных славян известен запрет выращивать дубы из желудей: считалось, что человек, посадивший желудь, умрет, как только дерево сравняется с ним ростом.

Повсеместно дуб считался самым крепким деревом и поэтому воспринимался как символ силы, твердости, мощи. Не случайно в заговорах его постоянные эпитеты — «железный» или «булатный», а в пословице о нем говорится: «За один раз дуба не свалишь». Слово «дубеть» в русских говорах означает «быть твердым» или «становиться твердым». В Рязанской губернии «дубком» называли ребенка, который набрал жизненной силы столько, что уже встал на ножки. У русских широко было распространено восклицание «Ну, дубки-дубки!» Так всегда говорили, когда ребенок только-только начинал вставать и пробовать ходить. Это радостное словесное поощрение имело, вероятно, и магическое значение: способствовало тому, чтобы ребенок закрепил свое умение и развивался дальше.

Крепость дуба использовали в имитативной магии, на которой основан, в частности, восточнославянский обычай прикасаться спиной к дубу во время первого грома или при виде первой весенней птицы. Это делали для того, чтобы в течение сезона сельскохозяйственных работ, начинавшихся ранней весной, не болела спина.

Свойства дуба учитывались в народной лечебной практике. В заговорах от самых разных болезней образ дуба — один из наиболее часто встречающихся. К нему обращались не только в заговорах, но и использовали дубовые деревья в самом лечении. Так, в Воронежской и Саратовской губерниях больных детей относили в лес и трижды протаскивали через расколотый надвое молодой дуб, после чего раздвоенный ствол дерева связывали ниткой. Для такого «пронимания» больных обычно выбирали молодые деревья, специально расщепленные, или такие, которые расколоты надвое ударом молнии. Болезни на дуб переносили и другими способами. Белорусы выливали под молодое деревце воду, которой мыли больного. В украинской традиции было принято оставлять на дубе одежду страдающего той или иной болезнью.

В народной медицине образ дуба связывается с болезнями горла и легких. Так, в южнорусских говорах «дубоглотом» называли сильный кашель, при котором произносили специальный заговор: «Дуб, дуб, возьми свой дубоглот и глот, и мокрую жабу, сухой дубоглот, и глот». Вероятно, эта связь построена на соотнесении горла человека и дупла дерева, что видно из слов тамбовского заговора: «Заря, скалистая балка, дуб дуплистый, возьми свой дубоглот».

Крепость дуба обусловила широкое применение его в погребальной обрядности: издавна из него изготавливали гробы, в прежние времена представлявшие собой выдолбленную колоду, и намогильные кресты. Упоминание дубовой «гробовой доски» или «колоды белодубовой» является общим местом в похоронных причитаниях:

Столько вийте-тко вы, буйны ветероченьки,
На эту на могилу на умершую!
Раскатите-тко катучи белы камешки,
Разнесите-тко с могилушки желты пески!
Мать сыра земля теперь да расступилась бы,
Показалась бы колода белодубова!
Распахнитесь, тонки белы саватиночки!
Покажитесь, телеса мне-ка бездушные!

Пограничная роль образа дуба в мифологической картине мира обусловила соотнесение его в народных представлениях с идеей смерти. Это прослеживается в бытующих в современном языке словах и устойчивых сочетаниях слов, обозначающих переход в иной мир: «глядеть в дуб» — умирать; «дать дуба», «одубеть» — умереть. Выше уже приведены поверья и приметы восточных славян, демонстрирующие взаимосвязь дуба и смерти. В русских загадках смерть загадывается чаще всего через образ дуба:

На рубеже татарском
Стоит дуб веретянский,
Никто не обойдет, не объедет:
Ни царь, ни царица,
Ни красная девица.

Верба

Верба по сию пору является значимым растением в народно-православной культуре русских. Оно дало название «Вербное воскресенье» церковному двунадесятому празднику Входа Господня в Иерусалим, отмечаемому в последнее воскресенье перед Пасхой. Согласно Евангелию, Иисус Xристос направлялся с учениками из Вифании, где он воскресил Лазаря, в Иерусалим, чтобы отпраздновать там Пасху. На подходе к городу Xристос увидел привязанного к дереву осла, на котором и въехал в город. Жители Иерусалима, узнавшие о чуде воскресения Лазаря, восторженно приветствовали Спасителя пальмовыми ветвями, называемыми «ваии», и хвалебной песней. На дорогу, по которой ехал Иисус, люди бросали пальмовые ветви и стелили свои одежды. В память об этом событии в христианских храмах в день праздника принято освящать украшенные ветви деревьев. У русских место пальмовой ветви заняла верба, а неделю перед праздником стали называть «Вербной», «Вербницей».

Представления о необычных свойствах вербы, однако, уходят корнями в дохристианские, языческие времена. Это растение, как и береза, в народной культуре связывалось с идеей быстрого роста, здоровья, жизненной силы, плодородия. Эти представления основаны на том, что верба раньше других растений распускает свои почки. Расцветшее дерево символизировало наступающую весну и, согласно мифологическому сознанию, могло передать здоровье, силу и красоту человеку и домашним животным.